Притчи человечества. Притчи Востока. Мудрые притчи.

Это издание адресовано всем, кто уже прикоснулся к эзотерике дальнего Востока — будь то поклонники Ушу, традиционной медицины, живописи или музыки. Здесь собраны тексты, написанные более 20-ти веков назад теми, кто считается сейчас древними учителями школы Дао. «Путь, который можно пройти — не истинный Путь. Имя, которое можно назвать, — не постоянное Имя. Говорящий не знает, знающий не говорит». Эти тексты были написаны в ту эпоху, когда впервые было нарушено молчание, и даосизм, учение Рода Хаоса, начал выходить на сцену официальной китайской культуры. Прежде то было темное, неясное магическое знание, затерянное в ущельях гор, в лабиринтах городских улиц, надежно спрятанное в тумане повседневного и общеизвестного. Молчаливое, бесформенное — не несло ли оно в себе большей чистоты, чем позднейшие утонченные размышления? Кто знает, как много утратил Восток, когда начал говорить о том, что приводит к немоте. Кто знает, как много сохранил Запад, молчаливый и понынешний день. Пусть каждый найдет здесь пищу для чувств и размышлений. «Слова нужны для обретения мысли, но кто обрел мысль, уже не нуждается в словах».
При просмотре страницы предлагаем Вам
воспользоваться музыкальным сопровождением.
Listen to music while viewing.
聽音樂
Скачать
(Если вместо загрузки начинается воспроизведение, нажмите на клавиатуре одновременно Ctrl + S для сохранения файла)
Скачать музыку бесплатно
Download music for free
Недеянием небо достигает чистоты, недеянием земля достигает покоя. При слиянии недеяния их обоих развивается [вся] тьма вещей. Неразличимо неуловимо [они] исходят из ничего; неразличимы, неуловимы, не обладают образом. [Вся] тьма вещей зарождается в недеянии. Поэтому и говорится: «Небо и земля бездействуют и все совершают». А кто из людей способен достичь недеяния?
Цзи Синцзы тренировал бойцового петуха для чжоуского  царя Сюаньвана. Через десять дней [царь] спросил: — Готов ли петух к бою? — Еще нет. Пока самонадеян, попусту кичится. Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос. — Пока нет. Еще бросается на [каждую] тень, откликается на [каждый] звук. Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос. — Пока нет. Взгляд еще полон ненависти, сила бьет через край. Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос. — Почти [готов]. Не встревожится пусть, даже услышит [другого] петуха. Взгляни на него — будто вырезав из дерева. Полнота его свойств совершенна. На его вызов не посмеет откликнуться ни один петух — повернется и сбежит.
При просмотре страницы предлагаем Вам
воспользоваться музыкальным сопровождением.
Listen to music while viewing.
聽音樂
Скачать
(Если вместо загрузки начинается воспроизведение, нажмите на клавиатуре одновременно Ctrl + S для сохранения файла)
Однажды Чжуану Чжоу приснилось, что он — бабочка, весело порхающая бабочка. [Он] наслаждался от души и не сознавал, что он — Чжоу. Но вдруг проснулся, удивился, что (он] — Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, [что он] — бабочка, или бабочке снится, [что она] — Чжоу. Это и называют превращением вещей, тогда как между мною, Чжоу, и бабочкой непременно существует различие.
Ле, Защита Разбойников, стрелял [на глазах] у Темнеющего Ока: натянул тетиву до отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну стрел, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время оставался [неподвижным], подобным статуе. Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, — сказал Темнеющее Око. — А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на высокую гору и встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней? кунг фу. И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад [до тех пор, пока его] ступни до половины не оказались в воздухе, и знаком подозвал к себе Ле, Защиту Разбойников. Но тот лег лицом на землю, обливаясь холодным потом [с головы] до пят. кунг фу. У настоящего человека, — сказал Темнеющее Око, душевное состояние не меняется, глядит ли [он] вверх в синее небо, проникает ли вниз к Желтым источникам, странствует ля ко [всем] восьми полюсам. Тебе же ныне хочется зажмуриться от страха. Опасность в тебе самом!
Творящий Благо спросил Чжуанцзы:  Бывают ли люди без страстей? Бывают, — ответил Чжуанцзы. — Как можно назвать человеком человека без страстей? — Почему же не называть его человеком, [если] путь дал такой облик, а природа сформировала такое тело? — Если называется человеком, как может он быть без страстей? Это не то, что я называю страстями. кунг фу. Называю бесстрастным такого человека, который не губят свое тело внутри любовью, а внутри ненавистью такого, который всегда следует естественному и не добавляет к жизни [искусственного]. [Если] не добавлять к жизни [искусственного], — возразил Творящий Благо, — как [поддерживать] существование тела? — Путь дал [человеку) такой облик, природа сформировала такое тело, — повторил Чжуанцзы. — А ты относишься к своему разуму как к внешнему напрасно расходуешь свой эфир: поешь, прислонясь к дереву; спишь, опираясь о столик. Природа избрала [для] тебя тело, а ты споришь о том, что такое твердое и белое. кунг фу.
Дядя дракона сказал Вэнь Чжи: — Тебе доступно тонкое искусство, Я болен. Можешь ли меня вылечить? — Повинуюсь, приказу — ответил Вэнь Чжи. Но сначала расскажи о признаках твоей болезни. кунг фу. — Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь, как и, на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю на человека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу в своем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будто за царствами Жун и Мань. [Меня] не прельстить чином и наградой, не испугать наказанием и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни печалью, ни радостью. кунг фу. Из-за этой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой и сыновьями, повелевать слугами и рабами. Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить? Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его рассматривать. — Ах! — воскликнул он. — Я вижу твое сердце. [Его] место, целый цунь, пусто, почти [как у] мудреца! В твоем сердце открыты шесть отверстий, седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и считаешь мудрость болезнью? Но этого моим ничтожным искусством не излечить!
Учитель Лецзы стал учиться. Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился [я] взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и на сердце родились новые думы об истинном и ложном, устами по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда [я] удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. кунг фу. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. кунг фу. Перестал [отличать] внутреннее от внешнего. И тогда все [чувства] как бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух — обонянию, обоняние — вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, о чем думает сердце, что таится в речах. Только и всего. Тогда-то в законах природы [для меня] не осталось ничего скрытого.
Свет спросил у Небытия: [Вы], учитель, существуете или не существуете? — Но не получил ответа. кунг фу. Вгляделся пристально в его облик: темное, пустое. Целый день смотри на него — не увидишь, слушай его — не услышишь, трогай его, не дотронешься. — Совершенство! — воскликнул Свет. Кто мог бы [еще] достичь такого совершенства! Я способен быть [или] не быть, но не способен абсолютно не быть. А Небытие, как [оно] этого достигло?
Младенец, родившись, способен овладеть речью и без великого учителя, [ибо] живет вместе с говорящими.
Творящий Благо сказал Чжуанцзы: — Ты говоришь о бесполезном. — С тем, кто позвал бесполезное, можно говорить и о полезном, — ответил Чжуанцзы. — Ведь земля и велика, и широка, а человек ею пользуется [лишь] в размере своей стопы. кунг фу. А полезна ли еще человеку земля когда рядом с его стопою роют [ему] могилу вплоть до Желтых источников? — Бесполезна, — ответил Творящий Благо. — В таком случае, — сказал Чжуанцзы, — становится ясной и польза бесполезного. Циньцзы спросил Ян Чжу: — Выдернул бы ты у себя один волосок, если бы это могло помочь миру? — Миру, конечно, не помочь одним волоском. — А если бы можно было? Выдернул бы? Ян Чжу промолчал. Циньцзы вышел и передал обо всем Мэнсунь Яну. Мэнсунь Ян сказал: — Ты не проникся мыслью учителя. Разреши тебе [это] объяснить. Согласился бы ты поранить себе кожу, чтобы получить тьму золота? — Согласился бы. — Согласился бы ты лишиться сустава, чтобы обрести царство? Циньцзы промолчал. — Рассудим. Ведь полосок меньше кожи; кожа меньше сустава. Однако ведь, по волоску собираясь, и образуется кожа, и кожа, собираясь, образует сустав. Разве можно пренебречь даже волоском, если он — одна из тьмы частей тела? — Мне нечего тебе ответить, — сказал Циньцзы. — Но если спросить о твоей речи Лао-Цзы и Стража Границы, [они] признали бы справедливыми твои слова; если спросить о моей речи великого Молодого дракона и Мо Ди, они признали бы справедливыми мои слова. Мэнсунь Ян, обратившись к своим ученикам, заговорил о другом. кунг фу.
Янь Юань сказал:  — [Я], Хой, продвинулся вперед. Что это значит? — спросил Конфуций. — [Я], Хой, забыл о милосердии и справедливости. — Хорошо, [но это] еще не нее. На другой день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием он сказал: — [Я], Хой, продвинулся вперед. — Что это значит? — спросил Конфуций. — [Я], Хой, забыл о церемониях и о музыке. — Хорошо, [но это] еще не все. На следующий день Янь Юань снова увиделся с Конфуцием и сказал: — [Я], Хой, продвинулся вперед. — Что это значит? — спросил Конфуций. — [Я], Хой, сижу и забываю [о себе самом]. — Что это значит, сижу и забываю [о себе самом]»? — изменившись в лице, спросил Конфуций. — Тело уходит, органы чувств отступают. Покинув тело и знания, [я] уподобляюсь всеохватывающему. Вот что означает «сижу и забываю [о себе самом]». — Уподобился [всеохватывающему] значит, освободился от страстей; изменился, значит, освободился от постоянного. Ты, воистину, стал мудрым! дозволь [мне], Цю, следовать за тобой.
В Чжэн был Колдун по имени Цзи Сянь. Точно бог, узнавал [он], кто родится, а кто умрет, кто будет жить, а кто по гибнет, кого ждет счастье, а кого беда, кого долголетие, кого ранняя смерть, и назначал [каждому] срок — год, луну, декаду, день. Завидев его, чжэнцы уступали дорогу. Лецзы встретился с Колдуном и подпал под его чары. Вернувшись же, обо всем рассказал учителю с Чаши-[горы]: — Ваше учение я считал высшим, а теперь познал более совершенное. — Я открывал тебе внешнее, еще не дошел до сущности,— ответил учитель. — Как же тебе судить об учении? кунг фу. Если рядом с курами не будет петуха, откуда же возьмутся цыплята? думая, что постиг учение и [можешь] состязаться с современниками, [ты] возгордился, поэтому он и прочел все на твоем лице. Приди-ка вместе [с ним] сюда, пусть на меня посмотрит. Назавтра Лецзы явился к учителю вместе с Колдуном. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы: — Увы! Твой учитель [скоро] умрет, не проживет и десяти дней, я видел странное - пепел, залитый водой. Лецзы вошел к учителю, зарыдал так, что слезами оросил одежду, и передал ему [слова Колдуна]. — В тот раз я показался ему поверхностью земли, — сказал учитель, — без побегов, без движения. Ему, видимо, почудилась какая-то преграда в источнике моей жизненной энергии. Приди-ка снова [с ним] сюда. Назавтра Лецзы снова явился с Колдуном. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы: — Счастье, что твой учитель встретился со мной. [Ему] лучше, полностью появилась жизнь. Я заметил, что энергия проникает через преграду. Лецзы вошел к учителю и передал ему [все]. — На этот раз я показался ему в виде неба и земли, [куда] нет доступа [таким понятиям, как] «имя» [или] сущность». Но источник энергии исходил из пяток. Вот [ему] и почудилось, что мне лучше. Приди-ка снова [с ним] сюда. На другой день Лецзы снова явился с колдуном к учителю. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы: - Твой учитель в тревоге. Трудно читать на его лице. Успокой [его], и [я] снова его навещу. Лецзы вошел к учителю и передал ему [все]. Учитель молвил: На этот раз он узрел во мне великую пустоту без малейшего предзнаменования [чего-либо] и принял ее за признак - равновесия жизненных сил. Существует всего девять названий глубин. [Я же] появился в трех: [и виде] глубины водоворота, стоячей воды, проточной воды. Приди-ка снова [ с ним] сюда, На другой день Лецзы вместе с Колдуном снова явился к учителю. Не успел Колдун занять [свое] место, как в растерянности пошел прочь. Догони его, — велел учитель. Лецзы побежал, не смог его догнать, вернулся и сказал: —Не догнал! [Он куда-то] исчез! Потерялся! Я показался ему зародышем, каким был еще до появления на свет, — сказал учитель. — Я предстал веред ним пустым, покорным, свернувшимся в клубок. [Он] не понял, кто [я], какой [я], видел то увядание, то стремительное течение. Вот и сбежал [от меня]. Тут Лецзы решил, что еще и не начинал учиться, вернулся [домой] и три года не показывался. Готовил пищу для своей жены, свиней кормил будто людей, в резьбе и полировке вернулся к безыскусственности. В [других] делах не принимал участия. Лишь телесно, словно ком земли возвышался он среди мирской суеты, замкнутый, целостный и поэтому [познал] истину до конца.
Вей Черное Яйцо из-за тайной ненависти убил [Ею Ясного и сына Ясного — Верный, задумал [ему] отомстить. Духом Верный был очень силен, но телом слишком слаб: ел по зернышку, ходил [лишь] при попутном ветре. даже в гневе не мог поднять оружие, чтобы отомстить. [Но], стыдясь прибегнуть к чужой помощи, [он] поклялся расправиться с Черным Яйцом своей рукой. Черное же Яйцо превосходил всех дерзостью и отвагой, силой противостоял сотне мужей, [крепостью] суставов и костей, мускулов и кожи даже не походил на человека: натянутой шеей отражал [удар] меча, обнаженной грудью— стрелу. Лезвие и острие гнулись и ломались, а на теле [у него] не оставалось ни царапины, ни шрама. Зная свою силу, [он] смотрел на Верного, как на цыпленка. — Что ты думаешь делать? — спросил у Верного его друг, Советчик Шэнь. — Ты так оскорблен, а он так пренебрегает тобой. — Хочу, чтобы ты мне посоветовал, — проливая слезы, ответил Верный. — Слышал я, что предок Великого Совершенного из царства Вей добыл драгоценный меч иньского царя. С таким мечом один отрок способен отразить три армии. Не попросить ли у него [этот меч]? — сказал Советчик. кунг фу. Верный отправился в Вей и увиделся с Великим Совершенным. Поклонился ему, точно раб-возница, попросил принять в дар жену и детей, а затем обратился со своей просьбой. — У меня три меча, выбирай любой, — ответил ему Великий Совершенный. — Но ни одним нельзя убить человека. Сначала расскажу тебе о них. Первый называется Таящий свет. Смотришь на него — и [его] не видишь, взмахнешь им— и не знаешь, коснулся он чего-либо или нет; прозрачен и не имеет граней, рассекает [тело], а тело ничего не ощущает. Второй называется Принявший тень. Если всматриваться в него с северной стороны при смене предрассветного мрака утренней зарей или в сумерках — на грани дня и ночи, то что-то увидишь, но формы не разберешь. [Когда] он кого-то коснется, издает, будто украдкой тихий звон, но тело не ощущает боли. Третий называется Закаленный ночью. При свете дня видна его тень, блеска не видно; ночью он блестит, но не видна форма. Коснувшись тела, рассекает его с треком, но рана сразу же заживает, остается лишь боль, к лезвию кровь не пристает. Эти три сокровища передавались [в нашем роду] уже тринадцать поколений, но в деле не бывали. Спрятаны в ларце, и даже печати [с них] не снимали. Все-таки я должен попросить [у вас] последний, — сказал Верный. Тут Великий Совершенный вернул ему жену и детей, постился с ним вместе семь дней и на грани вечерней зари и ночной темноты, опустившись на колени, вручил ему меч Закаленный ночью. Верный принял его, дважды поклонился и возвратился домой. И тогда Верный отправился с мечом к Черному Яйцу. Тот, как раз опьянев, лежал навзничь под окном. [Верный] трижды разрубил его от шеи до поясницы, но Черное Яйцо не проснулся. думая, что он мертв, Верный поспешил уйти, но у ворот встретил сына Черного Яйца ч трижды его рубанул, рассекая, будто воздух. Сын Черного Яйца расхохотался и сил: — Что ты так глупо трижды меня поманил? Тут Верный понял, что [таким] мечом не убить человека, и, тяжко вздыхая, пошел домой. Проснувшись, Черное Яйцо рассердился на свою жену: - Оставила меня, пьяного, непокрытым. Вот у меня и заболело горло, заломило поясницу! Сын же его сказал: - Недавно приходил Верный, встретился со мной в воротах, трижды меня поманил, и у меня также заболело все тело, а конечности онемели. Он нас сокрушил!
Циньский Мугун спросил Радующегося Мастерству: Нет ли в твоем роду кого-нибудь другого, чтобы послать на поиски коня? Ведь годы твои уже немалые! — У сыновей [моих, вашего] слуги, способности небольшие. [Они] сумеют найти хорошего коня, [но] не смогут найти чудесного коня. Ведь хорошего коня узнают по [его] стати, по костяку и мускулам. У чудесного же коня [все это] то ли угасло, то ли скрыто, то ли утрачено, то ли забылось. Такой конь мчится, не поднимая пыли, не оставляя следов. Прошу принять того, кто [знает] коней не хуже нашего слуги. С ним вместе скованный, [я], ваш слуга, носил коромысла с хворостом и овощами. Это — Высящийся во Вселенной. Мугун принял Высящегося во Вселенной и отправил на поиски коней. Через три месяца [тот] вернулся и доложил: — Отыскал. В Песчаных холмах. - Какой конь? — спросил Мугун. - Кобыла, каурая. Послали за кобылой, а это оказался вороной жеребец. Опечалился Мугун, призвал Радующегося Мастерству и сказал: — [Вот] неудача! Тот, кого ты прислал для поисков коня, не способен разобраться даже в масти, не отличает кобылы от жеребца. Какой же это знаток коней! — Вот чего достиг! Вот почему он в тысячу, в тьму раз превзошел и меня, и других, [которым] весть числа! — глубок вздохнув, воскликнул Радующийся Мастерству. — То, что видит Высящийся, — мельчайшие семена природы. [Он] овладел сущностью и не замечает поверхностного, весь во внутреннем и предал забвению внешнее. Видит то, что ему [нужно] видеть, не замечает того, что ему [не нужно] видеть; наблюдает за тем, за чем [следует] наблюдать; опускает то, за чем не [следует] наблюдать. Конь, которого нашел Высящийся, будет действительно ценным конем. Жеребца привели, и это оказался конь поистине единственный во всей Поднебесной!
Наша жизнь ограничена, а знания неограниченны. Ограниченному следовать за неограниченным опасно. [Поняв это], совершенствовать знания опасно. Совершая добро, избегай славы, совершая зло, избегай наказания. Если взять за основу главное, можно сохранить [свое] тело, сберечь целостность - жизни, можно поддержать родителей, можно дожить до предельного возраста.
Повар царя Прекрасномилостивого принялся разделывать [тушу] быка. Каждый взмах руки и наклон плеча, каждый шаг ноги и сгибание колена сопровождались треском отделяемой от кости кожи, стуком ножа. [Работа шла] в четком ритме, точно танец «В тутовой роще» или Цзин шоу». — Ах, как прекрасно! Как совершенно [твое] мастерство! — воскликнул Прекрасномилостивый. Опустив нож, повар сказал: — [Я, ваш] слуга, привержен пути более, чем [своему] мастерству! Когда [я, ваш] слуга, стал впервые разделывать быка, то видел лишь тушу, а через три года перестал замечать животное как единое целое. Теперь же я не смотрю [на него], а понимаю [его] разумом, не воспринимаю [его] органами чувств, а действую лишь разумом. Следуя за естественными волокнами, режу сочленения, прохожу в полости, никогда не рублю то, что слишком твердо, — центральные жилы и связки, а тем более — большие кости. Хороший повар режет, [а поэтому] меняет нож раз в год. Посредственный повар рубит, [а потому] меняет нож раз в месяц. Ножу [вашего] слуги ныне девятнадцать лет, [я] разделал им много тысяч бычьих туш, а лезвие у него словно только что заострено на точильном камне. Между сочленениями есть щели, а острие ножа не имеет утолщения. Когда вводишь в щель тонкое лезвие, места, где погулять ножу, находится с избытком. Поэтому и через девятнадцать лет его лезвие словно только что заострено на точильном камне. Не, несмотря на это, каждый раз, подойдя к сложному сплетению, вижу, как трудно с ним справиться, страшусь и остерегаюсь, не отвожу глаз, веду нож медленно,едва шевеля. И вдруг так быстро заканчиваю разделку, точно рассыпаю ком земли. Подняв нож, я постою, оглянусь по сторонам, пройдусь в нерешительности и, удовлетворенный, оботру нож и спрячу. — Отлично! — воскликнул Прекрасномилостивый. — Услышав рассказ повара, я понял, как достичь долголетия.
Гань Ин в старину был замечательным стрелком. Лишь натянет лук — и звери ложатся, а птицы падают. У Гань Ина обучался Стремительный Вэй и превзошел в мастерстве свое- го наставника. К Стремительному Вэю и пришел учиться [Цзи Чан. Сначала научись не моргать, — сказал ему Стремительный Вэй. — а затем поговорим и о стрельбе. [Цзи Чан вернулся домой, лег под ткацкий ставок своей жены и стал глядеть, как снует челнок. Через два года он не моргал, даже если [его] кололи в уголок глаза кончиком шила. [Цзи Чан] доложил об этом Стремительному Вэю, тот сказал: — [Этого] еще недостаточно. Теперь еще научись смотреть, а потом можно [и стрелять]. Научись видеть малое, точно большое, туманное, точно ясное, а затем доложишь. Чан подвесил к окну вошь на конском волосе и стал на нее глядеть, обернувшись лицом к югу. Через десять дней [вошь] стала расти [в его глазах], а через три года уподобилась тележному колесу, все же остальные предметы [казались ему] величиной с холм или гору. Взял [он] лук из яньского рога, стрелу из цзинского бамбука, выстрелил и пронзил сердце вши, не порвав волоса. Доложил об этом Стремительному Вэю. Стремительный Вей ударил себя в грудь, затопал ногами и воскликнул: — Ты овладел [искусством]! Тогда [Цзи] Чан понял, что во всей Поднебесной для него остался лишь один соперник и задумал убить Стремительного Вэя. Они встретились на пустыре и стали друг в друга стрелять. Стрелы их на полдороге сталкивались наконечниками и падали на землю, не поднимая пыли. Но вот у Стремительного Вэя иссякли стрелы, а у Цзи Чана осталась еще одна. Он спустил ее, но Стремительный Вэй Точно отразил стрелу колючкой кустарника. И тут оба мастера заплакали, отбросили луки, поклонились друг другу до земли и просили друг друга считаться отцом и сыном. Каждый надкусил себе руку [и кровью] поклялся никому более не передавать своего мастерства.
Чжэнец-дровосек, собирая топливо в отдаленном месте, повстречал испуганного оленя, ударил его и убил. ушу в самаре. Боясь, что кто-нибудь заметит оленя, дровосек поспешил спрятать его во рву и прикрыть хворостом. Но от радости он вдруг забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось во сне. ушу в самаре. По дороге [дровосек] пел о том, что с ним случилось. Песню подслушал прохожий и благодаря этому нашел оленя. Придя домой, он сказал своей жене: — дровосек во сне добыл оленя, но не знал, где он находится. Теперь же я его нашел. дровосек воистину видел вещий сон. Жена возразила: — Не приснилось ли тебе, что дровосек добыл оленя? Откуда взялся дровосек? Поистине ты добыл оленя, значит твой сон и был вещим. Муж ответил: — Зачем разбираться, кому приснилось: ему или мне? Я же добыл оленя! дровосек вернулся домой, но не мог примириться с потерей оленя. Той же ночью в вещем сне увидел он место, где спрятал оленя, и человека, который нашел оленя. На следующее утро дровосек отыскал приснившегося ему человека, а затем пошел в суд спорить из-за оленя. Его послали к Наставнику мужей. Наставник мужей сказал: — Если [ты] сначала действительно добыл оленя, то напрасно называешь это сном. [Если же] на самом деле добыл оленя во сне, то напрасно называешь это действительным. [Если] Прохожий действительно взял твоего оленя, то спорит с тобой из-за оленя. [Если же] его жена [правильно] говорит, что он узнал о чужом олене во сне, тогда никто не добыл оленя. [Однако] вот доказательство — олень. Прошу разделить его на две части и пусть услышит об этом царь Чжэн. Царь Чжэн сказал: — Увы! Не видел ли и [сам] судья во сне, что разделил чужого оленя? [Царь] спросил совета у помощника. Помощник же сказал: — [Ваш] слуга не может разобраться, сон это был или не сон. Отличить сон от яви [могли] лишь Желтый Предок и Конфуций. Кто же их различит, [если] ныне нет ни Желтого Предка, ни Конфуция. Значит, можно довериться решению Наставника мужей.
Чжуанцзы отправился повидаться с Творящим Благо, который служил советником в Лян. И кто-то предупредил советника: — Идет Чжуанцзы, [он] зарится на ваш [пост]. Творящий Благо перепугался. [Целых] три дня и три ночи обыскивал [он] страну. Чжуанцзы явился к нему и спросил: — Слыхал ли ты про птенца, что водится на юге и зовется Юный Феникс? ушу в самаре. От Южного океана он летит к Северному, гнездится лишь на платане, питается лишь чистыми плодами, пьет лишь из сладкого источника. И вот [этот] Феникс пролетал над Совой, подобравшей дохлую крысу, а та, посмотрев на него снизу, угрожающе крикнула: прочь! Ныне и ты угрожающе кричишь: - Прочь! Уж не думаешь ли отпугнуть меня от царства Лян?
Восточные сказки, притчи, рассказы.
|