Незадолго до 100-летнего юбилея поэта Ф.М. Достоевский сказал, что Пушкин – «великий и непонятый еще предвозвеститель» – унес с собою великую тайну, и мы теперь без него эту тайну разгадываем. А Гоголь назвал его «явлением чрезвычайным и, может быть, единственным явлением русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет». По словам профессора А.В. Карташова, Гоголь уже тогда «почуял в Пушкине что-то сверхличное, назвав его «явлением, событием во всей истории русского народа, чреватым в далеком будущем великими последствиями». И, действительно, мы видим, что творчество Пушкина продвинуло русскую культуру вперед. Благодаря ему Россия взошла на некую общечеловеческую высоту. Причем в его творчестве русское национальное, всечеловеческое и универсальное проявились в неразрывном единстве и одновременно. Русские философы, писатели и поэты признали, что «сверхчеловеческое слово Пушкина есть слово России о себе самой», что Пушкин – это мы сами, себе открывающиеся. Вот как об этом писал, например, поэт Аполлон Майков.

Пушкин! Ты в своих созданьях
Первый нам самим открыл,
Что таится в духе русском,
Глубины и свежих сил.

На всемирном Пантеоне
Твой уже воздвигся лик,
Уж тебя честит и славит
Всяк народ и всяк язык.
Но, юнейшие в народах,
Мы, познавшие себя
Первый раз в твоих твореньях,
Мы приветствуем тебя –

Нашу гордость – как задаток
Тех чудес, что, может быть,
Нам в развитьи нашем полном
Суждено еще явить...

А.С. Пушкин совершил героическое и великое дело: в творчестве, да и в жизни, проявил и оформил то, что подсознательно жило в самом народе, нашел законченную форму того, что свойственно всему народу, но этим его роль не заканчивалась. В его пророческих образах и словах таилась Истина о судьбе России, о ее будущем, о том, кто мы и куда идем.
Английский философ Т.Карлейль называет великих поэтов героями, и не случайно. Героизм есть эволюционное качество тех, кто созидает энергетическое поле культуры. «Великие люди, – пишет он, – были вождями человечества, воспитателями, образцами и в широком смысле творцами всего того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить, чего она хотела достигнуть».
«Все, содеянное в этом мире, представляет, в сущности, внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежащих великим людям, посланным в наш мир».
По мнению Карлейля, героем-поэтом был Шекспир, ибо его великий дух связывает англичан как нацию в одно целое, и он открыл им новые горизонты. У нас же такой герой-поэт явился в лице Пушкина.
Это был очень трудный подвиг. «Нельзя сказать, чтобы русская действительность того времени встретила величайшего из русских людей приветливо, – писал Мережковский. – Ведь с каждым шагом вперед к просветлению, возвращаясь к сердцу народа, все более отрывался он от так называемого «интеллигентного» общества, становился все более одиноким и враждебным тогдашнему среднему русскому человеку».

Действительно, А.С. Пушкин вышел очень рано, до Звезды. И в этом была вся тяжесть его миссии и трагедия всей его жизни – короткой и героической. Но он был, как считают русские философы, человеком, всегда пребывающим некой, и притом существенною частью своего существа, в ином, Высшем мире. Поэтому он и смог стать той движущей силой, которая одухотворяет тяжелую и косную земную материю. Но это было так трудно!

Исполнен мыслями златыми,
Непонимаемый никем
Перед кумирами земными
Проходишь ты – уныл и нем,

– писал поэт.

Пушкин не случайно был призван учить и вести: он сам всю жизнь неутомимо искал и учился. Хорошо изучив русский народ (он говорил, что ему не скучно ни с кем, от булочника до царя) и проникнув в самую суть русской истории, которую он изучал по летописям, архивным первоисточникам и живым свидетельствам современников, он писал: «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою... История ее требует другой мысли, другой формулы...» Подобно Петру Великому, с которым он чувствовал глубокую связь, Пушкин понимал, что Российское культурно-духовное пространство уникально, что оно включает в себя культурный синтез Востока и Запада. Его взгляды по этому вопросу были глубже, чем у западников и славянофилов, он вмещал в себя все лучшее, что было у тех и у других. Так, на утверждение Хомякова, будто в России больше христианской любви, чем на Западе, Пушкин ответил с некоторою досадою: «Может быть. Я не мерил количество братской любви ни в России, ни на Западе; но знаю, что там явились основатели братских общин, которых у нас нет. А они были бы нам полезны». «Если мы ограничимся, – добавляет он, – своим русским колоколом, мы ничего не сделаем для человеческой мысли и создадим только «приходскую литературу».

Говорят, герои, поэты и пророки разрушают старую жизнь и созидают новую. Поскольку Пушкин совмещал в себе качества тех и других, ему вообще были близки сильные люди, движущие историю.
«Во все времена, – говорит он в беседе со Смирновой-Россет, – были избранные предводители; это восходит до Ноя и Авраама... Разумная воля единиц или меньшинства управляла человечеством. В массе воли разъединены, и тот, кто овладел ею, – сольет их воедино. Роковым образом, при всех видах правления люди подчинялись меньшинству или единицам, так что слово «демократия», в известном смысле, представляется мне бессодержательным и лишенным почвы. У греков люди мысли были равны, они были истинными властелинами. В сущности, неравенство есть закон природы. Ввиду разнообразия талантов, даже физических способностей, в человеческой массе нет единообразия; следовательно, нет и равенства. Все перемены к добру или худу затевало меньшинство; толпа шла по стопам его, как панургово стадо... Для преобразования России хватило сил одного Петра Великого. Наполеон без всякой помощи обуздал остатки революции. Единицы совершали все великие дела в истории... Воля создавала, разрушала, преобразовывала... Ничто не может быть интереснее истории святых, этих людей с чрезвычайно сильной волей... За этими людьми шли, их поддерживали, но первое слово всегда было сказано ими. Все это является прямой противоположностью демократической системе».

Судя по этому высказыванию, становится ясным, что Пушкин не принимает демократию в смысле господства массы в государственной жизни, он считает, что историю творят, и потому государством должны править не «все», а великие люди, избранные, вожди. В случае Франции он говорит о народе, который «властвует» «отвратительной властью демократии» («Об истории поэзии Шевырева», 1835). Так же и об Америке со ссылкой на «славную книгу Токевиля» «Демократия в Америке» Пушкин пишет: «С изумлением увидел демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую, подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству; большинство, нагло притесняющее общество...» («Джон Теннер», 1836).

Таков взгляд Пушкина на идеал современной Европы и Америки. А что нужно русскому народу, каковы русские пути?
«Человек, изучающий водохранилища, прежде всего заботится узнать об истоках», – говорил Н.К.Рерих приступающим к изучению народной мудрости. Так и Пушкин изучал пути русского духа, вникая во все проявления его. Задача его заключалась в том, чтобы познать русский национальный характер, соединивший в себе резко выраженные противоположности – энергетические плюсы и минусы – необычайные таланты и необузданность темперамента, все наши исторически возникшие недостатки и заблуждения. «Все это, – как писал философ Иван Ильин о Пушкине, – надлежало пережечь, перекалить, переплавить в огне гениального вдохновения: из душевного хаоса создать душевный космос и показать русскому человеку, к чему он призван, что он может, что в нем заложено, чего он бессознательно ищет, какие глубины дремлют в нем, какие высоты зовут его».
С этой задачей Пушкин справился блестяще. Самые темные стихии человеческой души он показывает с тем, чтобы они были преодолены. Это вообще характерно для нашей литературы, но если Достоевский показывает нам светлое и темное в людях как бы через увеличительное стекло, то Пушкин делает это незаметно – но взор гения проникает в самые глубины души, подмечая все движения психической энергии в их развитии. Причем герои у него не делятся на положительных и отрицательных, он показывает внутреннее пространство души во всей его сложности. Иногда хороший человек у него может наделать чепухи, а злодей способен на великодушные поступки.
Россию Пушкин изъездил вдоль и поперек, и при всем том ужасе, который открывался его взору (невежество, барство дикое и рабство тощее, казнокрадство, бюрократия, унижение человеческой личности, отсутствие общественного мнения), он все же писал в письме к Чаадаеву в 1836 году: «Я далеко не восторгаюсь тем, что происходит вокруг меня, но клянусь честью, я ни за что не хотел бы переменить отечества».
Он любил Россию, невзирая на все ее «мерзости жизни». В статье «Мысли на дороге» он упрекает Радищева (речь идет о его книге «Путешествие из Петербурга в Москву») в том, что он собирает как бы для букета все самое отрицательное, только злит правительство, но не показывает пути выхода. «Нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви», – пишет Пушкин.
Все произведения Пушкина говорят о том, что добро и зло находятся в самом человеке и исходят в мир из него самого. То есть в действительности виновата не среда, а сам человек. Поэтому и путь выхода из тупика один – путь духовного преображения и совершенствования. Зло в мир несут наше властолюбие и честолюбие («Борис Годунов»), наша скупость, стяжательство, подмена духовных ценностей материальными («Скупой рыцарь»), зависть («Сальери»), непомерная жажда материальных благ («Сказка о рыбаке и рыбке») и многое другое.
«Лучшие и прочнейшие изменения, – писал Пушкин, – суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...» (Помните его слова: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный»?)
Знал ли Пушкин на личном опыте пути к этому преображению? Безусловно. Все мы знаем, как он ценил свободу человека:

По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Безмолвно утопать в восторгах умиленья –
Вот счастье, вот права!..

Уже из этих строк видно, что он знал, как использовать эту свободу, чем наполнить ее. Так, он наполнял ее духовными упражнениями. У Ивана Ильина есть об этом строки: «На протяжении всей своей жизни он учится духовной концентрации, предметному вниманию, сосредоточенному медитированию. Вот что означают его признания:

«Учусь удерживать вниманье долгих дум»,
«Иль думы долгие в душе моей питаю»,
«И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине».

Известно, что Пушкин был человек сильных страстей. Федор Глинка пишет о нем: «Пушкин был живой вулкан, внутренняя жизнь била из него огненным столбом». Он по себе знал, что такое русская страстность и грозящий ей пугачевский и карамазовский разлив. Но что такое эта страсть, когда она передается «боговдохновенным путем»? Тогда она помогает создать такие жемчужины, как «Пророк», «Вакхическая песня», «Чернь», «Поэту» и др.
О русской страсти и путях ее преображения говорит М.Гершензон в книге «Мудрость Пушкина»: «...В русской душе неусыпно бушует необъятная стихийная сила и хочет свободы, чтоб ничто не стесняло ее, и в то же время томится по гармонии, жаждет тишины и покоя. (Не говорит ли он о нашей психической энергии? – С.И.) Как примирить эти два противоречивых желания? Запад давно решил трудную задачу: надо обуздать стихию разумом, нормами, законами. Русский народ, как мне кажется, ищет другого выхода и предчувствует другую возможность; неохотно, только уступая земной необходимости, он приемлет рассудочные нормы, всю же последнюю надежду свою возлагает на целостное преображение духовной стихии, какое совершается в огненном страдании или в озарении высшей правдой, или в самоуглублении духа. Только так, мыслит он, возможно сочетание полной свободы с гармонией. Запад жертвует свободой ради гармонии, согласен умалять мощь стихии, лишь бы скорее добиться порядка. Русский народ этого именно не хочет, но стремится целостно согласовать движение с покоем. И те, в ком наиболее полно воплотился русский национальный дух, все безотчетно или сознательно бились в этой антиномии. И Лермонтов, и Тютчев, и Гоголь, и Толстой, и Достоевский – все они обожают беззаконную, буйную, первородную силу, хотят ее одной, свободы, но и как тоскуют по святости, по совершенству, по благолепию и тишине, как мучительно, каждый по-иному, ищут выхода! В этом раздвоении русского народного духа Пушкин первый с огромной силой выразил волю своей страны. Он не только формулировал оба требования, раздирающие русскую душу, правда, больше выразив жажду свободы, нежели жажду совершенства, но умилением своим, этим молитвенным преклонением перед святостью и красотою, он и разрешил ту антиномию практически, действительно обрел гармонию в буйстве».
На основе всего вышесказанного можно сделать вывод: Пушкин фактически подводит нас к путям Духовной Революции, которая происходит внутри нас. «Нрав русского народа просветит красота духа». Фактически он был жрецом этой миссии.
Но Пушкин не смог бы осуществить своей миссии, если бы не был связан с Высшими мирами. Свидетельства тому можно найти и у самого Пушкина, и у русских писателей, ученых и философов (особенно у философов Серебряного века). Пушкинисты об этом (за редкими исключениями) мало что говорят, они изучают больше внешнюю биографию поэта, его окружение, взаимоотношения, быт пушкинской эпохи. Это и не удивительно. Чтобы написать подлинную духовную биографию поэта, надо самому обладать космическим мышлением. Ведь во всем, что написал Пушкин, по мнению Гершензона и Мережковского, таится особая мудрость, истинное духовное содержание которой до сих пор не оценено.

Итак, Пушкин – это посредник, через которого шли истины из иных миров, облагораживая нас, улучшая нашу энергетику? Безусловно. Можно сказать, что он так и смотрел на жизнь, как на объединение двух миров. Высшему миру он дал такое определение: «Где чистый пламень пожирает несовершенство бытия».
Тютчев не случайно сказал о нем: «Богов орган живой», потому что в минуты озарения он был созвучен всему и слышал невидимый смысл всего: и бесов, проносящихся «рой за роем в беспредельный вышине», и «дольней лозы прозябанье», и «горний ангелов полет» и, как эхо, отзывался на все явления жизни, в том числе и на такие, что для глаза и слуха среднего человека неразличимы, а стало быть, как бы и не существуют.
Это был человек, который как никто другой понимал ужас обычной жизни: «Жизни мышья беготня, что тревожишь ты меня», «Томит меня тоскою однозвучный жизни шум», – писал он. Истинной была для него лишь та жизнь, что исполнена красоты и огня. «Только тогда, когда находило на него вдохновение, он и знал истинное счастье», – пишет он о Чарском, но применительно к себе. В одном стихотворении он говорит о тех дарах жизни, которые делают ее ценной:

Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И, может быть, на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Какие же это ценности? Собственное вдохновение, наслаждение искусством и, конечно же, любовь.
Божественность миссии «жреца единого прекрасного» (это его собственное выражение из «Моцарта и Сальери») Пушкин отчетливо осознавал. Не случайно, говоря о поэзии, он применяет религиозные термины: «И признак Бога, вдохновенье, для них и чуждо и смешно». Вдохновение, по Пушкину, возникает тогда, когда «божественный глагол до слуха чуткого коснется», то есть он понимает его как внутренний импульс, возникающий от касания незримого мира. Поэтическое творчество, поскольку оно являлось связью с Высшим, было для него как молитва, он так и говорил: «Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв».
Именно таким и должен быть истинный поэт. Платон говорил, что гениальные поэты являются «посредниками богов», с помощью которых простые смертные получают послания свыше. Даниил Андреев считал Пушкина вестником. «Вестник – это тот, – писал он, – кто, будучи вдохновляем даймоном, дает людям почувствовать сквозь образы искусства в широком смысле этого слова высшую правду и свет, льющиеся из миров иных... Один из основных признаков вестничества: чувство, что ими и через них говорит некая высшая, чем они сами, и вне их пребывающая инстанция». В XIX веке, считал Андреев, по мере того как церковь в России утрачивала значение духовной водительницы общества, вестники, которых было немало среди поэтов и писателей, взяли на себя эту миссию, причем крупнейшие из них несли ее с полным осознанием.

Оставил я людское племя,
Чтобы стеречь ваш огнь уединенный,
Беседуя с самим собою. Да,
Часы неизъяснимых наслаждений!
Они дают нам знать сердечну глубь;
В могуществе и в немощах сердечных
Они любить, лелеять научают
Несмертные, таинственные чувства.

В Михайловском, судя по стихотворению «Деревня», 20-летний Пушкин общался не только с Музами, но и с «оракулами веков»:

Оракулы веков, здесь вопрошаю вас.
В уединеньи величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.

Вообще в жизни Пушкина были какие-то очень важные моменты, о которых мы мало знаем. Говорит же он в своих стихах о «виденьи, непостижном уму», о встрече с «шестикрылым серафимом», причем говорит с таким огнем, что чувствуешь: да, это запись о чуде. Кстати, для существ из иных миров, с которыми Пушкин общался, у него есть своя иерархия. Так, в черновом варианте «Памятника» поэт обратился к Музе сначала так: «Призванью своему, о муза, будь послушна», а потом поправил: «Веленью Божию, о муза, будь послушна».
Одним словом, Пушкин, говоря его собственными словами, был «с волей небесною дружен», и эта Воля помогала ему в его миссии. К этому процессу сотрудничества лучше всего подходит определение из Живой Этики о том, что творчество нужно понять, как «соединение различных энергий, явленных Огнем пространства и духом человека». Вот с этим Огнем пространства Пушкин и соединялся в момент вдохновения, в каких бы формах он ни являлся ему.
Нередко невидимые миры открывались Пушкину в его снах, чему мы имеем немало свидетельств. Так, Смирновой-Россет Пушкин говорил: «Я иногда вижу во сне дивные стихи, во сне они прекрасны, но как уловить, что пишешь во время сна?» Однажды в Михайловском при чтении Библии один отрывок, где говорится о призвании пророка, Пушкина «внезапно поразил». Это было начало VI главы книги пророка Исайи. Пушкин писал Смирновой-Россет, что отрывок этот преследовал его несколько дней и однажды ночью он встал, чтобы написать стихи на тему о пророке. «Мне кажется, что стихи эти я видел во сне...», – говорил он. Так появилось на свет знаменитое стихотворение «Пророк».

Даниил Андреев писал о Пушкине, что он «впервые поставил во весь рост специфически русский, а в грядущем – мировой вопрос о художнике как о вестнике высшей реальности и об идеальном образе пророка как о конечном долженствовании вестника».

Это высказывание Андреева отчасти совпадает с древнеиндийскими представлениями. Ведь когда-то изначально, в древности, поэты были одновременно и пророками. Не случайно слово «кави» на санскрите означает одновременно «ясновидящий» и «поэт». Как говорится, люди были пророками потому, что были поэтами, и наоборот. Но потом все изменилось. Среди современных поэтов найти пророка не так-то просто. Но вот Пушкин был именно пророком. Конечно, он не похож на ортодоксального библейского пророка, зато, как сказала одна малоизвестная писательница XIX века Надежда Соханская: «Ни один библейский пророк, ни даже все они вместе, не получили такого полнейшего посвящения, такой благодати открытия перед ними тайны жизни в голосах и звуках Вселенной, как получил пророк Пушкина». Да ведь для пушкинского «Пророка» и нет прямого оригинала в Библии, к тому же пророчество Пушкина, по словам В.Соловьева, «универсально» – он нес сообщенную ему свыше истину не только для своего народа, но и для всего мира («обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей»).
Именно в этом стихотворении Пушкин наиболее ярко показал себя предтечей Духовной Революции, ибо в нем показано то преображение, которое может случиться с каждым из нас, а не только с какими-то великими писателями и художниками... И если даже оно не наступило, то все равно, если мы уловили зов, это стихотворение будет для нас путеводной звездой, показывающей нам путь героя. Ибо, как сказала Л.В. Шапошникова: «Пушкин показал здесь суть героического, как никому не удавалось до него. Здесь все так точно и истинно, как может написать лишь гений. А слова «исполнись волею Моей», обращенные к пророку, стоят многих философских трудов, анализирующих связь с Высшим.

Каждый человек, в ком живет героическое начало, исполняется именно этой высшей волей, несет сужденную ему миссию с полной верой в эту Волю. В этом убеждении и вере герой преодолевает все препятствия на своем пути».

С.П.ИВАНОВ
старший научный сотрудник Государственного музея-заповедника А.С.Пушкина «Пушкинские горы».

Из материалов МЦР

Предлагаем интересные статьи:

Пророческое призвание А.С. Пушкина.

Творчество Л.Н. Толстого. Интересные факты.

К. Э. Циолковский - Человек и Космос.